фото: Алексей Меринов
Тоска по одинокому дворнику
В околоарбатском переулочке, где я рос, зимой и летом было чистенько, с уборкой мусора и снега справлялся один-единственный дворник. Переулочек был длинный, со множеством домов, но пожилому, назову его так, привратнику удавалось содержать подведомственный участок в полнейшем порядке. У него была широкая, вероятно, им самим смастряченная из листа железа лопата, которой он сгребал снег, и приваренное к железному штырю лезвие топора — этой пешней скалывал наледь. Конечно, в помощь трудяге приезжала сложная, но не такая уж громоздкая по нынешним временам машина с двумя загребущими лопастями-ластами, отправлявшая сугробы с обочин на свой же конвейер, тянувшийся поверх кабины, оттуда снег падал в кузова подкатывавших самосвалов.
Почему я завел об этом? Потому что наблюдаю, как убирают снег в сегодняшние метельные дни. Операция носит буквально военизированный, блицкрижный характер: из специальных автобусов высыпает десант наряженных в форму людей с антиснежным снаряжением, бойцы рассредотачиваются по тротуарам и мостовым, один-два человека начинают работать, остальные стоят, опираясь на черенки лопат. Подруливают неуклюжие бульдозеры и неповоротливые грузовики, стопорят дорожное движение, возникают пробки — даже поздно вечером — вся эта техника включает аварийные мигалки, перегораживает путь, не дает никому проехать, словно идет операция отлова опасного преступника. Бегают, суетятся озабоченные, исполненные важности своей миссии начальники-бригадиры, согласовывают порядок действий по мобильным телефонам. При этом снежные завалы не уменьшаются! Пробираться по центральным улицам приходится вдоль проложенных пешеходами тропинок.
Где тот одинокий дворник, неторопливо справлявшийся с невообразимым по теперешним меркам объемом работ? К исполнению своих обязанностей этот подвижник, само собой, приступал раньше раннего и вкалывал до полуночи. Был обыкновенный, ответственный за порученное дело человек. Вот и все, что я хотел сказать.
Бабушки и хурма
В сетевом магазине старушки ощупывают подешевевшую хурму.
— Твердовата.
— Рано такую брать.
Видно, как хочется им отведать экзотический для северных широт оранжевый фрукт. И понятно, что нет на покупку денег. Вот и уговаривают себя:
— Пусть еще полежит.
— Станет мягче.
— А то как деревянная.
Понятно и то, что распродажная акция скоро закончится, хурма станет дороже — и тогда они точно к ней не подступятся.
— Возьмите на пробу, я угощаю, — предлагает сердобольный мужчина.
Обижаются:
— У нас зубов нет. Зачем себя мучить?
Гордость не позволяет принять помощь.
Удел пенсионеров — уверять себя, что ограничивают желания из лучших побуждений. «Видит око, да зуб неймет» — не только басенная, но жизненная мудрость.
Мандарины
Другая старушка в другом магазине возле развала, где горой, пирамидой навалены мандарины, с чувством собственного достоинства, не стыдясь и не опасаясь, что будет подвергнута общественному (и административному) порицанию, смакует цитрусовые дольки. Справилась с одной мандаринкой, принялась чистить другую. Шкурка мягкая, податливая, старческие руки легко с ней справляются. Воровство? Хищение? Надо в кассе заплатить за товар, тогда и отправлять в рот? Но никто не делает бабушке замечания, не останавливает расхитительницу. Каждому ясно (и стыдно): ее покражи — мелочовые, сама пенсионерка ограблена куда безжалостнее — жизнью, отнявшей лучшие годы, государством, в результате бессовестных манипуляций обрекшим стариков на нищету, перехлестом ценообразования и прочими магазинными ухищрениями. Да, воровать не следует. Ни тайком, ни прилюдно. Но немощно (а не революционно: грабь награбленное!) получить миллионную долю своего законного, причитающегося не возбраняется.
В поликлинике
Два старичка возле кабинета врача. Один — худощавый, с бородкой, за стеклами очков бегают озорные глаза. Второй — дородный, тяжелый, бритый. Первому — 88, фронтовик, надел ордена, но это не помогает: доктора его отфутболивают. Надоел! То у него одно болит, то другое. Второму — 80, он основателен, терпелив. Первый наскакивает на медперсонал, второй ждет. Первый называет второго мальчишкой, но на мальчишку больше походит сам — подвижный, говорливый, неугомонный, не облысевший:
— Я здесь с утра. Гоняют из кабинета в кабинет. А уже вечер. Затемно не доберусь домой. Я свой дом в темноте не могу узнать. Новостройка.
Второй:
— Присядь.
— Не, глубокое кресло, если сяду — утону и не встану. У тебя из какого материала трость? Можно обопрусь?
— Валяй. Металлическая.
— Вижу. Хорошая. А у меня самодельная. Всё сам мастерю. Коляску собрал, чтоб в магазин ходить.
— Родных нет?
— Меня забыли.
— А меня уважают…
Врач велел медсестре проводить первого до лифта: старичок в силу возраста может заблудиться. Но сестричка занялась другими пациентами. Провожать первого отправился второй. Кряхтя, поднялся и проводил.
Как тот, рассыпающийся на ходу, пойдет по скользкой улице? Как найдет свое жилище? Бог весть…
Конная стража
Из детства запомнилась сатирическая миниатюра, исполненная в Кремлевском Дворце съездов и показанная в праздничном концерте по телевизору. Дуэт сатириков поет:
Вдруг на рынке появилась
Конная милиция.
Не волнуйтесь, спекулянты,
Это репетиция.
Возможно, запомнилась, потому что на протяжении жизни постоянно видел, как гоняют торгующих редиской и шерстяными вязаными носками старушек строгие стражи порядка.
В какой-то момент гонения прекратились. Наступили свободные времена. Торговать стали все. Стали челноками. Спекулянтов стали именовать бизнесменами.
И вот опять — прежняя картина. Старички и старушки, торгующие возле метро яблоками и саженцами (и цветами), бегут от вооруженных молодых мужчин. Не от бандитов, а от законных гонителей. Почему пенсионерам нельзя заработать прибавку к нищей пенсии? Или есть опасение: в сумках под яблоками спрятана бомба? Антитеррористическая операция, да и только! Как и при уборке снега.
Блаженство
На улице минус девять. По морозному пространству люди торопятся пробежать быстро, нырнуть в транспорт или теплый подъезд. А эта парочка сидит возле метро на скамейке и никуда не спешит. Им хорошо. Она и он. Среднего возраста, в синтетических куртках. Сидят и поют. Не пьяненькие. А опьяненные друг другом. Тянут нестройно, безголосо, счастливо: «Снег летает… Заметает все, что было до тебя…» И ведь помнят же этот шлягер из далекого прошлого. Они сами — несовременные. Возможно, еще и ностальгия помимо обоюдного чувства согревает романтиков.
На улице минус девять, граждане спешат в укрытие. А этим двоим не морозно. Райское блаженство!
Греческий салат
Разговор (непридуманный) в заведении общепита:
— А где у вас греческий салат?
— Вот, перед вами.
Через минуту, после изучения ассортимента:
— Где у вас греческий салат?
— Он перед вами.
Опять пауза.
— А где греческий?..
— Да перед вами же! Только без брынзы.
— ?!
— Фетака продается отдельно. Можете купить и сами по вкусу добавить.
— ?!
— А что такого?
— Зачем тогда обозначать в ценнике «греческий салат»? Напишите: компоненты для греческого салата. Можно вообще все по отдельности продавать. Тогда и в кафе ходить незачем. Дома самим проще приготовить.
Беженцы
То умиляемся, то негодуем: лоси стали захаживать в город и мешать автомобильному движению! Опасаемся наплыва бешеных лисиц на Москву. Совы прилетают и селятся на чердаках, а то и находят укрытие от агрессивных ворон в высотке МИДа.
Видели, как строится кольцевая подмосковная дорога? Лес вырубают гектарами, будто собираются не магистраль прокладывать, а возводить микрорайоны с широченными проспектами и многоэтажками по краям (но, может, так оно и будет?). Какой зеленый пояс?! Невосполнимо то, что уничтожаем. Никогда не вырастут чудесные ели и березы, не будет перепархивающих птичек, грибов и ягод. Бессловесным обитателям некуда деться. Их лишили приюта и пропитания. Обрекли скитаться. Странно, что взбесились только лисы. Лосей вылавливают на городских улицах и выдворяют обратно, на резко сократившиеся делянки. Но им там тесно и голодно. Животные приходят к нам еще и на разведку: может, удастся притулиться?
Как бы и нам вскоре не оказаться беженцами по причине собственной неразумности.
